За этим надгробием укрытия искать не стоило; я посмотрел налево.
Н-да. Вот это, пожалуй, то, что нужно. Я задрал голову и принялся рассматривать скульптуру: огромная, в два, а то и поболее, человеческих роста, пугающая фигура ангела с бессильно опущенными крылами. Высечен он был небрежно, даже грубо, но за грубостью скрывался особый умысел и немалое искусство скульптора. Скорбно склоненная голова, слезы на щеках, в руке — меч. Странная фигура, но мне было не до размышлений о связи оружия и скорби. Меня больше заинтересовала надгробная плита, такая огромная, что могла бы послужить пиршественным столом средних размеров. Если устроиться за ней, с дорожки меня никто не увидит.
Сидеть на запорошенной снегом земле было очень холодно, но выбирать не приходилось. Кроме того, я так замерз, что дальше было уже вроде бы и некуда. Хорошего мало. Я съежился, обхватив колени руками, и попытался сосредоточиться. Усталость и ощущение непоправимости случившегося невыносимо давили на меня; страх, голод и холод разъедали изнутри. С трудом удалось собраться с мыслями и более или менее упорядочить их. Я пытался понять, почему произошло то, что произошло. Ничего странного, если бы мой отец был связан с преступным миром, и парни в черном приехали на разборку. Но… мой отец и мафия? В голове не укладывалось. Отец занимался научными разработками в области генетики, возглавлял кафедру генетики и общей микробиологии в городском университете, и мне было трудно представить, чтобы его работы могли заинтересовать преступников. Хотя, конечно, я слишком мало понимал в том, что он делал. Почти ничего не понимал.
Теперь он был мертв, а я даже не мог вернуться домой, чтобы в последний раз взглянуть на него и попрощаться. Меня тоже хотели убить, а значит, с большой вероятностью меня в доме ждали. Хотя, наверное, теперь там хозяйничает полиция. Прошло больше суток, и она должна уже знать. Обратиться к полицейским за помощью? Больше мне идти некуда. Родственников в городе у меня не было. Матери я не знал. Родители отца давно умерли, его единственная сестра жила очень далеко. Они почти не общались, только изредка переписывались или созванивались. Вряд ли тетка обрадовалась бы моему появлению, да и не добраться мне до нее. К друзьям идти я не хотел: придется долго объяснять, что случилось, почему я в таком виде. Если не спросят ребята, то уж точно поинтересуются их матери. К объяснениям я был не готов. Да и друзей у меня, по сути, не было.
Потом в голове как будто щелкнула какая-то пружинка. Кристиан! Как я мог про него забыть? Они с отцом были близкими друзьями много лет, я знал его с детства и звал по имени. Мы вместе запускали змеев и модели самолетов, он частенько помогал мне подготавливать школьные доклады. В общем, скорее даже не отцовский друг, а дядюшка. Я ни разу не обращался к нему с серьезными проблемами, но мы часто беседовали о всякой всячине. Пожалуй, можно пойти к нему. Я ненавижу напрягать людей своими проблемами и неприятностями, но, скажите, что еще мне было делать?
Когда я поднялся из-за надгробия, произошло странное событие, которое еще сильнее меня напугало.
На дорожке между ангелом и девушкой стоял высокий человек в черном длинном пальто. Увидев его, я сразу нырнул обратно. Как он попал сюда, я же не слышал шагов? Не прилетел же по воздуху? Собравшись с духом, я осторожно выглянул из-за каменной плиты. Человек был неподвижен. Снег, валивший с неба хлопьями, огибал его, чтобы не коснуться даже краешка пальто. Человек стоял ко мне спиной, засунув руки глубоко в карманы, и медленно поворачивал голову, осматриваясь. Мне было видно только его спину, выражавшую крайнюю уверенность. Я скорчился в своем укрытии. У меня не было никаких оснований думать, что мужчина — один из тех, кто устроил разгром в моем доме, но я не хотел ни в коем случае попадаться ему на глаза. Ни за что!
— …Илэ-э-э-р… — шершавый, томный, царапающий горло шепот ледяными струйками потек над притихшим безлюдным кладбищем. — Илэ-э-э-э-р…
Первый раз в жизни при звуках собственного имени волосы у меня поднялись дыбом.
— Илэ-эр… — снова потек прилипчивый шепот. Я невольно качнулся вперед, но ткнулся ладонями в гранит надгробия, очнулся и отпрянул. — Я знаю, ты здесь, мальчик… Иди же сюда, Илэр. Чего ты боишься?
Томный шелестящий голос, как шелковый шнур, обвивался вокруг шеи, завязывался крепким узлом, тянул, тащил за собой, как аркан. Я едва мог бороться с наваждением. Мне было до чертиков страшно.
Мужчина начал медленно поворачиваться. Как это часто бывает в кошмарах, я не мог пошевелиться и не мог даже оторвать взгляда от его лица. Оно показалось сначала в четверть оборота, затем в профиль, и, наконец, мы взглянули друг другу в глаза. Лицо у него было странное и жуткое: белое, пористое, как творог, с темной узкой прорезью рта и черными дырами глаз, которые казались двумя могильными ямами.
— Илэр! — томный шепот взлетел до пронзительного чаячьего крика, резанув по ушам, рыбья прорезь рта разошлась в нечеловеческой улыбке, и мужчина шагнул вперед.
Я шарахнулся назад, попытался подняться на ноги, поскользнулся в глинистой грязи и упал. Мужчина с глазами-ямами медленно шел ко мне и на ходу вытаскивал руки из карманов, не вытаскивал даже — выдирал, как выдирают ноги из болотного месива. Я не стал дожидаться, пока карманы обнаружат причину столь странного своего поведения. Чувствуя себя на грани обморока, кое-как поднялся, повернулся и побежал прочь, не разбирая дороги и думая только о том, как не упасть, запутавшись в собственных ослабевших от страха ногах.
Бег между надгробий, сквозь пелену лениво падающих мохнатых хлопьев снега, напоминал продолжение ночного кошмара; декорации были соответствующие. Ни разу не остановившись и даже не запнувшись, я пробежал все кладбище насквозь и уткнулся в ограду, которая тянулась влево и вправо, сколько хватало глаз, и растворялась в снежистой мгле. Я оглянулся, никого не увидел, но побоялся терять время на поиски калитки или ворот. Даже не знаю, как мне удалось перебраться через ограду. Спрыгнув на асфальт по другую ее сторону, я припустил вниз по улице.
* * *
— Илэр! Слава богу, ты жив! Где ты был? Я уже не знал, что и думать!
Несмотря на все сильнее терзающие меня холод и голод, и на разбушевавшуюся вконец метель, я осмелился появиться у дома Кристиана только после наступления темноты. До того я неприкаянно болтался по улочкам и переулкам, стараясь не выходить в людные места. Это был, пожалуй, самый тяжелый и самый печальный день в моей жизни.
Когда Кристиан увидел меня на пороге, я являл собой, вероятно, довольно жалкое зрелище. Он сгреб меня в охапку и буквально затащил в дом. Он обращался со мной, как с маленьким: раздел, замотал в теплое одеяло, усадил в кресло в гостиной, сунул в руки огромную кружку с крепким сладким чаем. Оказавшись в тепле и безопасности, я почувствовал себя как во сне. Напряжение разом спало, вместо него нахлынула усталость. Я сидел, как неживой, и с трудом понимал, что говорит Кристиан, обращаясь ко мне.
